Оставшись одна, Китяня обычно садилась к столу и неторопливо пила чай из остывающего самовара. За чаем Китяня размышляла о разном: о том, долгой ли будет зима, сильно ли занесло снегом заднее крыльцо, кому из детей надо бы починить одежду и пора ли готовиться к покупке новой обуви. Напившись чаю и наразмышлявшись, Китяня тяжело поднималась из-за стола (её колышащийся живот вечно задевал за угол, даже когда она помнила об этом и старалась пройти боком - но "боком" для Китяни было понятие относительное, она и боком была шире, чем проход), мыла посуду и принималась за работу. Китяниной работой было клеить коробочки - каждый день по много сотен штук. Китяня коробочки клеила сосредоточенно и во время работы о пустяках не размышляла. День до середины проходил спокойно.
Зимой смеркаться начинало рано, поэтому рано приходили и призраки. Призраки приходили всегда одни и те же, и Китяня уже точно знала, кто последует за кем. Сначала объявлялся суровый Темен: он вырастал в углу и грозил Китяне оттуда метлой. С Теменом полагалось начинать бояться: Китяня роняла недоделанную коробочку, с воем отшатывалась к стене и цепенела. За Теменом притаскивался кривляющийся Бузень, от которого приходилось прятяться под кровать. Целиком под кровать Китяня не помещалась, помещалась только голова, а остальное колыхалось где-то в районе пола и боялось-боялось-боялось. Китяня точно знала, насколько сильно надо бояться, чтобы Бузень был доволен и не сердился: она еще не кричала. Кричать надо было с приходом Уйуйи. Уйуйя являлась позже всех, но зато надолго, почти до самого вечера. Китяня сидела у кровати на полу, раскачивалась в такт и равномерно вскрикивала "а! а! а!". Крик Китяни был хорошо слышен снаружи, и соседи переглядывались: "ну, завела".
Когда за окном окончательно темнело и зыбкие тени прекращали свое безмолвное наступление, Китяня вставала и отряхивалась. Вставать ей было трудно из-за толщины, но она опиралась о край стола, напрягала большие, во вспухших венах, ноги, и поднималась. Времени на приготовление ужина оставалось мало, поэтому на ужин Китяня готовила всегда одно и то же: вареную картошку. Она быстро, сноровисто чистила бугристые клубни и бросала их в кипящую воду. Картошка пузырылась и пыхтела, а Китяня убирала свои коробочки со стола. К приходу детей дом был чист, а еда готова.
Дети возвращались усталые и молчаливые. Молча забирались за стол, молча съедали каждый свою порцию вареной картошки, молча выбирались из-за стола и уходили спать. Китяня неловко обнимала каждого перед сном, но дети отстранялись: в школе им уже успели объяснить, что их мать - идиотка, и лучше держаться от неё подальше.
Дети укладывались у себя (старшие раздевали младших, поэтому все проходило быстро, как в армии), а Китяня разбирала большую постель и тяжело влезала на неё. Она потягивалась так, что кровать потряхивало, и благодарила Бога за еще один прожитый день. К ночи её страхи и призраки не то что бы забывались, скорее - просто отступали куда-то в темноту и оттуда, издалека, казались маленькими и случайными. Китяня знала, что завтра они придут опять, но не боялась этого: призраки приходили каждый день уже много лет, и она привыкла. Её тяжелые руки упокаивались поверх одеяла, громоздкие ноги находили какое-нибудь удобное положение, кровать прогибалась и звенела пружинами ("слониха", шептались дети у себя), лунные тени беспокойно шуршали по стенам, а часы в углу с неумолимой готовностью отсчитывали время до следующего утра.
Китяня откидывала голову на подушку и засыпала, чуть приоткрыв рот. Ночами она металась и стонала так отчаянно, что за тонкой стеной просыпались дети, но сама этого не слышала, поэтому утром вставала отдохнувшая и на каверзный вопрос детей "как спалось" искренне отвечала "хорошо". Дети переглядывались и хихикали, и Китяня, видя, что им весело, радостно смеялась вместе со всеми, покачивая своим огромным тяжелым телом.
