Стояло восемь чашек, пять убрали, три скучают. «Я всё убрала!». Тебя что, на пятой чашке настиг кризис веры? Ты усомнилась во всемогуществе Всевышнего, у тебя потемнело в глазах и ты не смогла разглядеть остальные чашки?
Или посудомойка. Посуда не лезет туда сама! А, вы не знали? Наши дети тоже не знают. Сгружают тарелки в раковину: «Я всё убрала». У меня уже выработался рефлекс: как вижу ребенка с тарелкой, на автомате машу руками: «Не туда!!!». Бедные дети кладут еду на тарелку и сразу к посудомойке бегут.
Своих детей у нас двое, но дома обычно четверо, потому что у каждой есть друзья. Все они до сих пор не убиты и не оглохли — то есть, можно сказать, идеальные дети. Неидеальные бы не выжили у нас.
Младшие еще ладно, чего с них потребуешь. От младших требуется, в основном, чтоб дома было тихо. Требования этого они ни хрена не выполняют, поэтому дома ни хрена не тихо. Вечно кто-нибудь играет в прятки на велосипеде в темноте. А включишь свет, все сразу просят есть. Лучше велеть им делать уроки. Они уйдут в свою комнату, закроют дверь и больше ты их не увидишь до выпускных экзаменов.
Но у старших сейчас как раз выпускные экзамены. Поэтому у меня сейчас как раз в голове дырка. Михаль решила, что в жизни ей не светит (университетская математика, усиленная биология, дополнительная химия плюс научный проект), поэтому лучше заняться домашним хозяйством. Сидит с детьми, печет пироги, стирает колготки в посудомойке. Отрастила ноги фотомодели и мозги лауреата нобелевской премии. Жалуется, что из нее ничего не выйдет. Со стола убирала, две чашки помыла, одна осталась. Точно не выйдет.
Таир зато гуляет с культуристами. Подходит к супермену, заросшему шерстью, непринужденно заводит разговор о Шекспире. В супермене немедленно просыпается внутренний мир и отказывается засыпать обратно. Он встречает нашу девочку из школы, носит ей сумку после репетиций, подвозит на автомобиле и взахлеб говорит о литературе, сетуя, что никто с ним до сих пор о ней не говорил. Дальше наша девочка решает, что он ей очень нравится, «но не в этом смысле», супермен уже не может жить как раньше и с тоски начинает делать уроки. Число образованных культуристов растет, девочка ходит и всем рассказывает, какие они интересные, глубокие люди.
Я волнуюсь. Вбиваю ей в голову памятку «как обращаться к незнакомцам»:
- Здравствуйте, вы террорист?
- Нет.
- А может, вы маньяк?
- Вроде тоже нет.
- Рада за вас, а скажите, вы не собираетесь продать меня на органы?
- Девочка, ты с ума сошла, меня не интересуют чужие органы!
- Отлично! Подскажите, как пройти…?
По-моему, прекрасная памятка. Мы вот недавно были на пляже, там двое парней запускали воздушного змея. Мы просто мимо прошли! Через минуту Таир запускала змея вместе с ними. Откуда я знаю, может, они маньяки? Она утверждает, что нет. Один служил в боевых частях, другой в разведке, теперь оба делают степень по биологии. Явно собираются людей на органы продавать…
А змей, между прочим, был очень красивый. Так что это во мне зависть говорит.
Я тут вывела, что жизнь подростка делится на три части: мамочке нравится, мамочке не нравится и мамочка не в курсе. Подростки от этого определения так смеялись, что я их сразу отправила делать уроки.
Сидят сейчас на кухне, вроде учатся. Слушаю условие задачи:
- С яблони... упало… двадцать человек.
И тихий комментарий:
- Это наш класс окончательно созрел.
В окно влетает супермен с букетом и калькулятором. Младшие прибегают на шум и требуют яблок. Кухня завалена книжками, бумажками, огрызками, колготками и телами культуристов. Михаль, перегородив ногами кухню, терзает интернет вопросами по высшей математике. Таир лежит на полу, читает Шекспира и вслух мечтает сжечь министерство образования. С яблони падают двадцать человек.
Меня настигает кризис веры, и я иду убирать со стола последнюю чашку.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →